Армейское

Один мой хороший друг вернулся вчера с армейки. Служил он в ракетных войсках. Рассказывал много, привожу тут один его из рассказов.


Я был радистом, меня только запустили на самостоятельное боевое дежурство. множество приемников, но работает только два — связь с вышестоящим КП, и в углу система оповещения — которая молчала почти всегда. На КП работают "дятлы" — криворукие радисты, передачи которых, больше напоминают бубнение глухонемого, буквы кривые и сложно понимаемые. На оповещении стоит ДКМ — буквы ровненькие, тональный сигнал высокий, как птичка, которая чирикает утром. Его слышно крайне редко.



Третий час ночи. КП дрыхнет. На смене сидят оперативный дежурный и дежурный радист, то есть я. Оперативный спит. Мне тоже дико хочется спать. Вечно молчавший приемник оповещения вдруг просыпается и чирикает свое:
ВН92 ЩТЦ ЩТЦ 78912 ВЕМИРОН 4513 АР, через двадцать секунд передача повторяется.

Бред в том, что это не кодограмма — слишком короткая, и не сигнал — тот идёт с буквами ЬЬЬ или XXX, если язык переключить.

Дембелей, у которых я ходил в учениках, было два: один был армянин, а второй азербайджанец. Оба считались лучшими радистами полка, и хотя они друг с другом периодически ссорились, тем не менее жили дружно и весело. Инструкция от них была простая: "Если эта штука вдруг начнёт работать, ты запиши всё и отдай дежурному". И вот, поборовшись со стеснением, иду и бужу капитана–алкоголика:
— Трщ капитан, пришло по сети оповещения…

Передаю ему накарябанный листок. Капитан служит давно, он второй раз капитан, ему пять лет до пенсии и похуй абсолютно всё. Капитан вдруг трезвеет, достает из сейфа шифроблокноты и толстый совсекретный справочник про сигналы боевого управления и элементы кодограмм для … родов войск. Повозившись с блокнотом, он поднимает голову, вперивает в меня взгляд бесцветных глаз и совершенно чётким металлическим голосом произносит:
— Когда. Ты. Это. Принял?
— Только что…

Он бормочет под нос:
— Блять!

И отчетливо белеет.

Меня отправляют назад. Я слышу как он по телефону звонит командиру и что–то ему говорит, дневальному.
Через пять минут выползает сонная дежурная смена. Через пятнадцать минут бодрые и матерящие сослуживцы подтягиваются из казармы. Через двадцать минут прибывают из городка офицеры, вместе с командиром. Командир отзванивается на КП и куда–то еще. Все зашхерились по БП. Заходит мой командир взвода — совершено нерадостный и сильно озабоченный. На расспросы отнекивается.
Становится страшно, до слез в глазах. Но уши слушают, а руки пишут — переворачиваю страницу за страницей журнала записи.
Через час отбой готовности. Все расползаются: кто в казарму, кто домой — спать. Мне строго настрого приказывается слушать сеть оповещения в оба уха, и, блять, не дай бог я соберусь поспать — сразу трибунал.

Взводного я допытал на утро: "Ну и что это было?"
Он помявшись, сообщил: "Перевод на высшую степень боевой готовности. Массированный удар вероятного противника. Потом, правда, отбили."

Мне стало страшно еще раз.

Лучше и не знать, что там такое они передают. Потому что, если об этом думать, то холодок сковывает внутренности.


Как вы понимаете, имена, позывные, порядок радиообмена и содержание кодограмм несколько изменено.